SergioM обратиться по имени
Вторник, 28 Апреля 2009 г. 01:30 (ссылка)
…где-то над головой бренчали динамики видавшего виды бабинника:
- «Ты беременна, но это временно…», - в такт им вторила пожилая гражданка в кислотно–зеленом сарафане и нелепом кокошнике. В легкой дымке вальяжно скидывала с себя одежды болотная нимфа. Вокруг неё на задних копытах вышагивал белобородый козел с баяном:
- «Таганка, все ночи полные огня. Таганка, зачем сгубила ты меня!..»
Затем бородач замолчал, подмигнул кривым глазом и заблеял:
- «Ты король мира, Вик! Ты король мира…»
…от полуночного видения волосы на теле встали дыбом. Холодный пот струился меж лопаток и вдоль позвоночника, терялся где-то между ягодицами. Вик приподнялся с настила. За окном по-прежнему было темно и неуютно. Хлебосольный сосед куда-то исчез, оставив после себя лишь вонючую лужицу на полу. Бутылка из-под коктейля была пуста. Очень хотелось пить. Выйдя в тамбур, Вик зачерпнул пригоршню снега. От холодной, колкой массы не было никакой пользы. Вернувшись, он огляделся по сторонам: в углу что-то шевелилось и поблескивало.
- Вода!
С отвращением он опустил руку в лохмотья.
- Милиция! Спасите! Насилуют! – хриплым, прокуренным басом завопила куча мусора. – Ты что же делаешь урод?
- Да я хотел только водички.
- Ах, водички ну получай.
В надежде на скорое разрешение проблемы, Вик внимательно следил за движениями люмпена. Неожиданно откуда-то брызнула горячая, вонючая струя. Вик кинулся в сторону, схватил свой баул и бросился наутек. В тамбуре его стошнило.
Обида…
Бросив на заснеженный пол сумку, Вик схватил полено. Существо, как ни в чем не бывало, мирно посапывало. Вик с остервенением замахнулся. Удар пришелся прямо по темечку. В лицо брызнула алая солоноватая струйка крови.
Часть вторая.
Ты король мира?
Людовик Пантелемонович Емельянов рос в обычной, среднестатистической ячейке общества. Папа, простой советский ботаник, уже который год прозябал в неизвестности и нищете в заштатном питерском НИИ, тайком от таких же убогих и болезненных, как и он, сам, «вшивых интеллигентов», по ночам, пыхтел над чем-то гениальным и в тоже время бессмысленным и бесполезным; а на все вопросы жены и сына отвечал все чаще молчанием, высоко подняв указательный палец, а вместе с ним свои маленькие глазки, спрятанные за толстенными линзами в роговой оправе.
Мама же, страшно сказать – доктор медицинских наук – с заработной платой по пятнадцатому тарифному разряду, вечерами заочно ставила диагнозы и впендюривала пищевые добавки, уставшим от жизни пациентам. Перед сном она открывала томик Вольтера в оригинале и читала вслух сыну.
В детском саду маленького Людовика все чаще били по голове и другим жизненноважным органам как воспитуемые, так и воспитатели. Утирая скупую мужскую слезу, он частенько вспоминал отца, его глаза и палец, и философское:
- « … подставь другую щёку».
Когда ему исполнилось тринадцать, то в голову все чаще лезла одна и таже мысль, что в будущем его ждет великая миссия, он, конечно, не Иисус, но вот судьба Ленина, Сталина, Путина… ведь он не пил «PEPSI», не слушал «Децела», Бритни Спирс и иже с ними, не тискал в темных подъездах девочек и всегда чистил зубы, и каждодневно надевал свежие носки и трусы.
Но к пятнадцати от подобных размышлений ему становилось грустно. Ведь даже Фекла Амфибрахиевна Порткова, прыщавый подросток неопределенного пола и возраста, не обращала никакого внимания на его скромные знаки легкой влюбленности. Во сне Людовику все чаще снились не грандиозные планы по переброске северных рек в засушливые районы Средней Азии, а, pardoonne-moi, полуголые бабенки с раздвинутыми ляжками и здоровенными титьками. После таких видений, он просыпался в холодном поту и как угорелый несся в ванную застирывать очередное позорное пятно на белоснежной льняной простыне. Мама, заметив его полуночные метания, завела разговор о естественных отправлениях организма. Он краснел, сбивалось дыхание, комок подкатывал к горлу.
Папа, все так же задумчиво, глядя на палец, протарахтел:
- «Палюция… мастурбация…»
От этих слов уши заложил раскат грома.
В семнадцать он без особого труда, блата и денег поступил на
Часть третья.
На журфак МГИМО
Папиной зарплаты хватило лишь на верхнюю полку в душном, скотском вагоне булочного «Питер-Москва». Через сутки с небольшим бичевоз медленно подкатил к перрону Савеловского.
- «Москва – столица мира», - пронеслось у него в голове.
Промозглый сентябрьский дождь. Вик не спеша спустился в метро. Толпа сонных москвичей и гостей столицы приняла его в свои нескончаемые потоки и, не задумываясь, выплюнула на нужной станции. Студгородок, хмельной, потрепанный, неторопливый, мирно посапывал.
Глафира Сергеевна Постелякова, комендант четвертого общежития, прибывала, как обычно, во хмелю. Мутным взглядом она оценила гостя. Дрожащие пальцы судорожно листали странички паспорта.
- Людовик… какое-то скотское имечко. Ну что ж, Людовик, будешь жить в 313-м апартаменте. За паспортом добро пожаловать через месяц, а лучше через два.
Лифт не работал. Запах долгожданной свободы был с душком дихлофоса, скисших щей и блевотины.
- Постучать или вломиться? Нет, лучше постучать.
Гробовое молчание длилось минут пятнадцать. Затем последовало рычание и неспешные, тяжелые шаги. Дверь открылась.
- Чего тебе? – Пробубнило бритое, абсолютно голое существо с той стороны порога. – Чего молчишь?
- Я, это, вот… я здесь жить буду,
- А… заходи… не разувайся!
Вик осторожно закрыл дверь и огляделся. Именно так, ну или примерно так, он представлял себе свой студенческий быт: четыре стены с немытой прорехой окна, огромный овальный стол, батарея пустых бутылок под... стоп!
- «Почему шесть?» - подумал Вик.
- А больше не вошло. Хотя чего тебе переживать, твоё место все равно на полу – седьмой ты в этой комнате будешь.
- На полу? Стоп… а как ты… или
- Именно так, а не или! Ошибка природы, - почесывая негустую растительность на груди, процедил сосед. – Тебя как зовут-то?
- А слабо… ну… это…
Способности на пустяки не разменивают. Так как тебя зовут?
- Вик.
- Хм… это, как ВиК – «водопровод и канализация» что ли? Папа, небось, сантехник?
- И вовсе нет, - обиделся Вик, - это как Людовик, только короче.
- А…
- Слава, те чё глючит? – Кровать жутко заскрипела, из-под одеяла появилось заспанное лицо простой русской бабенки. – Ты чё без портков-то?
- Жарко… послушай, мать, собери чего-нибудь на стол, а то…
- Ага, вчерась все сожрали.
- А ты по сусекам там… ну знаешь, как в сказке про этого …
- Может тебе еще и кашу из топора сварганить? Некогда мне кашеварить. Вон уж сколько времени.
Гражданка вылезла из укрытия. Натянув на голое тело скудную одежонку, поспешила ретироваться. Хлопнув дверью, она оставила после себя лишь легкий дымок сигареты и устойчивый запах дешёвых духов.
- Так тебя Славой зовут, а это…
- Святослав Ярославович, если короче, то «Клоп». Родился, вырос, ходил, посещал, не состоял. Как её звали - не знаю. А вообще, весь этот утренний треп – напрасная трата времени. Пошел бы лучше погулял. А то в своей жизни, небось, ничего, кроме «Исакия» и «Медного всадника» и не видел. А Питер, поверь мне, это мухосрань с имперскими замашками. А
Часть третья.
Москва - столица мира
Кремль блистал глянцем своих вековых красных каменных стен. По Александровскому саду неспешно, зевая, с многочисленными котомками, совершали свой недолгий променад гости столицы. Окая, акая, они материли снующих под ногами японцев, вальяжных англичан, тупых скандинавов. Те же, не понимая не бельмеса, кланялись, в благодарность фотографировали на память; снова кланялись и благодарили.
Обгадил исторический памятник на Моховой, теперь можно, теперь он как все; взял холодный хот-дог и колу, сплюнул. Пусть он пока не москвич, но через месяц – другой. Он свысока посмотрел на заплутавших северян, смачно выругался, попросил не путаться под ногами и не задавать глупых вопросов. Но так же, как и они, широко открыв рот, задрал голову, высматривая макушку останкинского чуда. В метро он потерялся и постеснялся спросить дорогу назад. Мотаясь между станциями столичных окраин, Вик не заметил, что уже...
Часть четвертая.
8...
километров до Берендеево, восемь на часах. На востоке забрезжили скудные всполохи рассвета. Где-то несчадно горланили петухи. Дорога резко свернула влево, покатилась вниз, взметнулась к небу и потерялась меж звезд. Вик устало посмотрел в темноту: узкая тропка, местами припорошенная пургой, ничего хорошего на другом своем конце не обещала.
…от негромкого лая заныла лодыжка. Тонкие струйки крови сочились из крохотных отверстий, вымокший носок хлюпал в ботинке. Нога окаменела, не чувствовала стужи, отказывалась идти вперед. Вик с надеждой посмотрел в темноту. Тусклый фонарь едва освещал искореженный металлический плакат: «Чайная. Гостиница». Доковыляв до него, он постучал в наглухо зашторенное, грязное окно. Чумазое, морщинистое лицо вяло зевнуло, кивнуло и через пять минут заскрипело засовом. Из чуть приоткрытой двери потянуло вкусным и родным.
- Пустите погреться…
Толстое соломенное одеяло приятно согревало ноги. Маленькая горбатая старушонка бойко сновала за загородкой. В голландке звонко щелкали дрова.
- Оклемался родименький. Не мне спосибо. Спосибо Петру Никитичу, спосителю нашему. Теперь до свадьбы зоживет. Ну, довай встовай, а то щи на столе стынут. Порашка, марш отседово. Ишь чё схоронилась. А меня не стесняйся. На вот портки и рубаху. Твоё исподнее я выкинула.
Вик откинул одеяло, раненая лодыжка была аккуратно перебинтована. Закрывая рукой своё естество , он натянул нательное и посеменил за хозяйкой.
Посреди небольшой, чисто убранной кухоньки, стояла огромная плита с многочисленными кастрюлями. В одной из стен зияла нелепая дыра, из которой выглядывали десяток чумазых рож.
- Содись не стесняйся. Порашка, куда зопропала, неси снедь гостью!
От первых ложек щей желудок приятно удивился, зашкворчал. От каши с огромным куском масла надулся, но оставил место для компота. Все это время Парашка, нагловатая девчушка лет пятнадцати, с приятным белоснежным личиком и длинной, толстой, рыжей косой, наблюдала за ним. Когда последнее угощение заняло положенное ему место в желудке, она бойко составила посуду на разнос, но с места не тронулась.
- Дядечка, а кличут-то вас как? - Простой вопрос девчушки как-то не находил простого ответа. – Чё, зопамятовал чё ли?
- Четы присосалось-то клешнем? Дай отдышаться, посмолить. А ты смоли здесь. Нече сраку морозить. Цигарки твои здесь на зовалинке сохнут. Ну а вы чё зенки повыпячивали? Если пожравши – то марш отседова.
Вик раскурил сигарету. От долгого отсутствия никотина закружилась голова. Вик затушил окурок и бросил его в открытый очаг.
- Спасибо вам, бабуля, за все!
- Да ну тебя! – мотнув рукой, сказала хозяйка. – Щей не жалко.
Она села напротив, разгладила морщинистыми руками засаленный передник. На полу, рядом с ней, разместилась Парашка. Две пары глаз пытливо уставились на него.