…где-то над головой бренчали динамики видавшего виды бабинника:
- «Ты беременна, но это временно…», - в такт им вторила пожилая гражданка в кислотно–зеленом сарафане и нелепом кокошнике. В легкой дымке вальяжно скидывала с себя одежды болотная нимфа. Вокруг неё на задних копытах вышагивал белобородый козел с баяном:
- «Таганка, все ночи полные огня. Таганка, зачем сгубила ты меня!..»
Затем бородач замолчал, подмигнул кривым глазом и заблеял:
- «Ты король мира, Вик! Ты король мира…»

…от полуночного видения волосы на теле встали дыбом. Холодный пот струился меж лопаток и вдоль позвоночника, терялся где-то между ягодицами. Вик приподнялся с настила. За окном по-прежнему было темно и неуютно. Хлебосольный сосед куда-то исчез, оставив после себя лишь вонючую лужицу на полу. Бутылка из-под коктейля была пуста. Очень хотелось пить. Выйдя в тамбур, Вик зачерпнул пригоршню снега. От холодной, колкой массы не было никакой пользы. Вернувшись, он огляделся по сторонам: в углу что-то шевелилось и поблескивало.
- Вода!
С отвращением он опустил руку в лохмотья.
- Милиция! Спасите! Насилуют! – хриплым, прокуренным басом завопила куча мусора. – Ты что же делаешь урод?
- Да я хотел только водички.
- Ах, водички ну получай.
В надежде на скорое разрешение проблемы, Вик внимательно следил за движениями люмпена. Неожиданно откуда-то брызнула горячая, вонючая струя. Вик кинулся в сторону, схватил свой баул и бросился наутек. В тамбуре его стошнило.
Обида…
Бросив на заснеженный пол сумку, Вик схватил полено. Существо, как ни в чем не бывало, мирно посапывало. Вик с остервенением замахнулся. Удар пришелся прямо по темечку. В лицо брызнула алая солоноватая струйка крови.

Часть вторая.
Ты король мира?

Людовик Пантелемонович Емельянов рос в обычной, среднестатистической ячейке общества. Папа, простой советский ботаник, уже который год прозябал в неизвестности и нищете в заштатном питерском НИИ, тайком от таких же убогих и болезненных, как и он, сам, «вшивых интеллигентов», по ночам, пыхтел над чем-то гениальным и в тоже время бессмысленным и бесполезным; а на все вопросы жены и сына отвечал все чаще молчанием, высоко подняв указательный палец, а вместе с ним свои маленькие глазки, спрятанные за толстенными линзами в роговой оправе.
Мама же, страшно сказать – доктор медицинских наук – с заработной платой по пятнадцатому тарифному разряду, вечерами заочно ставила диагнозы и впендюривала пищевые добавки, уставшим от жизни пациентам. Перед сном она открывала томик Вольтера в оригинале и читала вслух сыну.
В детском саду маленького Людовика все чаще били по голове и другим жизненноважным органам как воспитуемые, так и воспитатели. Утирая скупую мужскую слезу, он частенько вспоминал отца, его глаза и палец, и философское:
- « … подставь другую щёку».
Когда ему исполнилось тринадцать, то в голову все чаще лезла одна и таже мысль, что в будущем его ждет великая миссия, он, конечно, не Иисус, но вот судьба Ленина, Сталина, Путина… ведь он не пил «PEPSI», не слушал «Децела», Бритни Спирс и иже с ними, не тискал в темных подъездах девочек и всегда чистил зубы, и каждодневно надевал свежие носки и трусы.
Но к пятнадцати от подобных размышлений ему становилось грустно. Ведь даже Фекла Амфибрахиевна Порткова, прыщавый подросток неопределенного пола и возраста, не обращала никакого внимания на его скромные знаки легкой влюбленности. Во сне Людовику все чаще снились не грандиозные планы по переброске северных рек в засушливые районы Средней Азии, а, pardoonne-moi, полуголые бабенки с раздвинутыми ляжками и здоровенными титьками. После таких видений, он просыпался в холодном поту и как угорелый несся в ванную застирывать очередное позорное пятно на белоснежной льняной простыне. Мама, заметив его полуночные метания, завела разговор о естественных отправлениях организма. Он краснел, сбивалось дыхание, комок подкатывал к горлу.
Папа, все так же задумчиво, глядя на палец, протарахтел:
- «Палюция… мастурбация…»
От этих слов уши заложил раскат грома.
В семнадцать он без особого труда, блата и денег поступил на

Часть третья.
На журфак МГИМО

Папиной зарплаты хватило лишь на верхнюю полку в душном, скотском вагоне булочного «Питер-Москва». Через сутки с небольшим бичевоз медленно подкатил к перрону Савеловского.
- «Москва – столица мира», - пронеслось у него в голове.
Промозглый сентябрьский дождь. Вик не спеша спустился в метро. Толпа сонных москвичей и гостей столицы приняла его в свои нескончаемые потоки и, не задумываясь, выплюнула на нужной станции. Студгородок, хмельной, потрепанный, неторопливый, мирно посапывал.
Глафира Сергеевна Постелякова, комендант четвертого общежития, прибывала, как обычно, во хмелю. Мутным взглядом она оценила гостя. Дрожащие пальцы судорожно листали странички паспорта.
- Людовик… какое-то скотское имечко. Ну что ж, Людовик, будешь жить в 313-м апартаменте. За паспортом добро пожаловать через месяц, а лучше через два.

Лифт не работал. Запах долгожданной свободы был с душком дихлофоса, скисших щей и блевотины.

- Постучать или вломиться? Нет, лучше постучать.
Гробовое молчание длилось минут пятнадцать. Затем последовало рычание и неспешные, тяжелые шаги. Дверь открылась.
- Чего тебе? – Пробубнило бритое, абсолютно голое существо с той стороны порога. – Чего молчишь?
- Я, это, вот… я здесь жить буду,
- А… заходи… не разувайся!
Вик осторожно закрыл дверь и огляделся. Именно так, ну или примерно так, он представлял себе свой студенческий быт: четыре стены с немытой прорехой окна, огромный овальный стол, батарея пустых бутылок под... стоп!
- «Почему шесть?» - подумал Вик.
- А больше не вошло. Хотя чего тебе переживать, твоё место все равно на полу – седьмой ты в этой комнате будешь.
- На полу? Стоп… а как ты… или
- Именно так, а не или! Ошибка природы, - почесывая негустую растительность на груди, процедил сосед. – Тебя как зовут-то?
- А слабо… ну… это…
Способности на пустяки не разменивают. Так как тебя зовут?
- Вик.
- Хм… это, как ВиК – «водопровод и канализация» что ли? Папа, небось, сантехник?
- И вовсе нет, - обиделся Вик, - это как Людовик, только короче.
- А…
- Слава, те чё глючит? – Кровать жутко заскрипела, из-под одеяла появилось заспанное лицо простой русской бабенки. – Ты чё без портков-то?
- Жарко… послушай, мать, собери чего-нибудь на стол, а то…
- Ага, вчерась все сожрали.
- А ты по сусекам там… ну знаешь, как в сказке про этого …
- Может тебе еще и кашу из топора сварганить? Некогда мне кашеварить. Вон уж сколько времени.
Гражданка вылезла из укрытия. Натянув на голое тело скудную одежонку, поспешила ретироваться. Хлопнув дверью, она оставила после себя лишь легкий дымок сигареты и устойчивый запах дешёвых духов.
- Так тебя Славой зовут, а это…
- Святослав Ярославович, если короче, то «Клоп». Родился, вырос, ходил, посещал, не состоял. Как её звали - не знаю. А вообще, весь этот утренний треп – напрасная трата времени. Пошел бы лучше погулял. А то в своей жизни, небось, ничего, кроме «Исакия» и «Медного всадника» и не видел. А Питер, поверь мне, это мухосрань с имперскими замашками. А

Часть третья.
Москва - столица мира

Кремль блистал глянцем своих вековых красных каменных стен. По Александровскому саду неспешно, зевая, с многочисленными котомками, совершали свой недолгий променад гости столицы. Окая, акая, они материли снующих под ногами японцев, вальяжных англичан, тупых скандинавов. Те же, не понимая не бельмеса, кланялись, в благодарность фотографировали на память; снова кланялись и благодарили.

Обгадил исторический памятник на Моховой, теперь можно, теперь он как все; взял холодный хот-дог и колу, сплюнул. Пусть он пока не москвич, но через месяц – другой. Он свысока посмотрел на заплутавших северян, смачно выругался, попросил не путаться под ногами и не задавать глупых вопросов. Но так же, как и они, широко открыв рот, задрал голову, высматривая макушку останкинского чуда. В метро он потерялся и постеснялся спросить дорогу назад. Мотаясь между станциями столичных окраин, Вик не заметил, что уже...

Часть четвертая.
8...

километров до Берендеево, восемь на часах. На востоке забрезжили скудные всполохи рассвета. Где-то несчадно горланили петухи. Дорога резко свернула влево, покатилась вниз, взметнулась к небу и потерялась меж звезд. Вик устало посмотрел в темноту: узкая тропка, местами припорошенная пургой, ничего хорошего на другом своем конце не обещала.
…от негромкого лая заныла лодыжка. Тонкие струйки крови сочились из крохотных отверстий, вымокший носок хлюпал в ботинке. Нога окаменела, не чувствовала стужи, отказывалась идти вперед. Вик с надеждой посмотрел в темноту. Тусклый фонарь едва освещал искореженный металлический плакат: «Чайная. Гостиница». Доковыляв до него, он постучал в наглухо зашторенное, грязное окно. Чумазое, морщинистое лицо вяло зевнуло, кивнуло и через пять минут заскрипело засовом. Из чуть приоткрытой двери потянуло вкусным и родным.
- Пустите погреться…

Толстое соломенное одеяло приятно согревало ноги. Маленькая горбатая старушонка бойко сновала за загородкой. В голландке звонко щелкали дрова.
- Оклемался родименький. Не мне спосибо. Спосибо Петру Никитичу, спосителю нашему. Теперь до свадьбы зоживет. Ну, довай встовай, а то щи на столе стынут. Порашка, марш отседово. Ишь чё схоронилась. А меня не стесняйся. На вот портки и рубаху. Твоё исподнее я выкинула.
Вик откинул одеяло, раненая лодыжка была аккуратно перебинтована. Закрывая рукой своё естество , он натянул нательное и посеменил за хозяйкой.
Посреди небольшой, чисто убранной кухоньки, стояла огромная плита с многочисленными кастрюлями. В одной из стен зияла нелепая дыра, из которой выглядывали десяток чумазых рож.
- Содись не стесняйся. Порашка, куда зопропала, неси снедь гостью!
От первых ложек щей желудок приятно удивился, зашкворчал. От каши с огромным куском масла надулся, но оставил место для компота. Все это время Парашка, нагловатая девчушка лет пятнадцати, с приятным белоснежным личиком и длинной, толстой, рыжей косой, наблюдала за ним. Когда последнее угощение заняло положенное ему место в желудке, она бойко составила посуду на разнос, но с места не тронулась.
- Дядечка, а кличут-то вас как? - Простой вопрос девчушки как-то не находил простого ответа. – Чё, зопамятовал чё ли?
- Четы присосалось-то клешнем? Дай отдышаться, посмолить. А ты смоли здесь. Нече сраку морозить. Цигарки твои здесь на зовалинке сохнут. Ну а вы чё зенки повыпячивали? Если пожравши – то марш отседова.
Вик раскурил сигарету. От долгого отсутствия никотина закружилась голова. Вик затушил окурок и бросил его в открытый очаг.
- Спасибо вам, бабуля, за все!
- Да ну тебя! – мотнув рукой, сказала хозяйка. – Щей не жалко.
Она села напротив, разгладила морщинистыми руками засаленный передник. На полу, рядом с ней, разместилась Парашка. Две пары глаз пытливо уставились на него.

Так не честно)))
Я не умею писать, и продолжения не напишу((

Часть пятая.
Откуда ж, ты милок свалился

протараторил заплетающимся языком «Волк». В углу кто-то смачно блеванул. Вик затаил дыхание.
- Что, не нравиться? Привыкай.
Оголтелая толпа заржала. На душе стало как-то неуютно, можно сказать даже противно. Вик попытался было оставить благопристойное общество один на один с продуктами своей жизнедеятельности, однако чья-то сильная пятерня схватила, отбросила в угол и, кажется, даже прокричала: «Убери!»
Он нехотя поднялся, отряхнулся, но почему-то снова оказался в заблеванном уголке.
- Убери! – Процедили слюнявые губы, а пудовый кулак опустился как раз на черепную коробку.
В голове как-то сразу зашумело, заклокотало. Перед глазами поплыли «золотые рыбки». Он попытался подняться, но почему-то растекся по стене, а дальше – темнота.
Сознание вернулось только к утру. В душном пятистенке было пусто и тихо, как в гробу. Голова раскалывалась на полушарья, тошнотный комок застрял в глотке. Он снял с себя провонявший парадно-выходной, надел стоптанные тапки, отправился в душ. Кипятка, как всегда, не было. Ледяные струйки неприятно обожгли искалеченные останки буйного вечера. Ссадины не то что бы ныли, а просто вопили от столь бесцеремонного надругательства. На обратном пути Вик захватил ведро и швабру. Наведение хоть какого-нибудь порядка в комнате, как ни странно, много времени не заняло. Минут через двадцать он уже нежился на пропахшей потом и спермой постели. Дрема сама по себе как-то неожиданно переросла в здоровый сон.
- Что спишь, дурья голова? - От испуга глаза раскрылись, а вот сознание по-прежнему отдавалось Морфею.
Чьи-то костяшки трясли и мяли его тело…

- Да, ладно не стони. Сам виноват. Если говорят тебе в шесть, значит в шесть. Не стони, кому говорю! Это надо тщательно обмозговать.

План Славы-Клопа был идеален по содержанию и, кажется, даже, по сути. Ибо все шло, как по маслу. Глафира Сергеевна расплылась в беззубой улыбке, зазвенела бокалами. Закрыв дверь на щеколду, она развалилась на кособоком топчане. Вик наполнил емкости припасенным по столь торжественному случаю «MARTINI», одну из них он подал Глафире. Та, в свою очередь, похлопала ручищей по дивану, приглашая тем самым присоединиться. Зажевывая выпивку ломаной плиткой а-ля «ПАЛЬМА», Глафира сюсюкала, скатав обветренные, ярко накрашенные губы в трубочку. Вик осторожно приобнял её нешуточные габариты.
- Глафира Сергеевна, я вас хочу…- заплетающимся языком пробубнил Вик.
Конечно, не так он представлял себе свою первую плотскую утеху, но…
- Да что ты говоришь,- искусственно и жеманно ответила коменданша, расстегивая пуговицы на своем нелепом сарафане.
… уже битый час он пыхтел и сопел, раскачиваясь на жировом матрасе. Глафира, как могла, руководила его неуклюжими действиями. Спустя несколько часов он наконец-таки кончил. В благодарность, а может и из жалости к горе-любовнику, Глафира торжественно вручила медный ключик.

- Может, ты ко мне переедешь?
-А это еще зачем?
-Ну, в вдвоем веселее, там…
-Не хитри и не ври, коль не умеешь. Я ж тебя насквозь вижу. Мне твоя щенячья благодарность не к чему! А дружить лучше на расстоянии.

Аха ха) ну что сказать) в пародировании Кафки ты достиг высот)) сюрр со вкусом водки) ну бессонница она и не такое может, ага.
Очень даже прилично. А себе удивляться не стоит, ты сам такая личность непредсказуемая обычно для себя же, что напрасное это дело)

да уж..

Исходное сообщение Блез_Паскаль
Аха ха) ну что сказать) в пародировании Кафки ты достиг высот)) сюрр со вкусом водки) ну бессонница она и не такое может, ага.
Очень даже прилично. А себе удивляться не стоит, ты сам такая личность непредсказуемая обычно для себя же, что напрасное это дело)

Спасибо!))

Часть 6.
Так спокойней

- … вы думаете?
- Я здесь посажен не для того, чтобы думать и тебе особо думать не советую, Людовик!
- Но…
- Возражения не принимаются! Иди, работай! А думают пусть другие!

… Колпаков смачно облизнулся. Откусил сосок у жертвы, но почему-то удовольствия не испытал, а, наоборот, блевотина…

Ручка царапала бумагу, не оставляя следа. Вик открутил колпачок.
-Паста закончилась…
Так и не довершив описание трапезы псевдо маньяка Колпакова, он спустился в холл медиа - центра. Старик-армянин с шутками - прибаутками вручил стержень, нагло оставив пятак на чай. Поднявшись, Вик тупо уставился на дверь редакции «КРИМИНАЛЬНОГО ВЕСТНИКА». Возвращаться не хотелось. Он опустил руку в карман – пусто. Пришлось зайти.
-Так о чем это я?

…Блевотина текла из него напропалую…

Ручка сама собой остановилась. Вик отложил перо и открыл тумбочку: заветная папка с подшивкой третьесортной периодики лежала на своем месте. Перелистав пару страниц, он нашел подходящую по смыслу заметку и, в наглую, сканировал текст. Через десять минут все было кончено, и криминально-порнографический шедевр был водружен на стол редактора.
-Вот ведь можешь, когда захочешь. Молодец!
- Я свободен?
- А тебя здесь никто насильно не удерживает. Иди… Можешь не возвращаться…

В голову лез всякий бред. Остаться без работы в то самое время, когда все только стало налаживаться. Обидно.
-Вик? – перебил грустные мысли до боли знакомый голос.
Вик поднял глаза. Озирая переполненный вагон подземки, пытался обнаружить знакомое лицо.
- Что не узнаешь? Это же я, Фёкла!
- Фёкла? – перед глазами всплыло лицо пятнадцатилетней пацанки. Ничего общего между первым и вторым не находилось.- Фёкла, тебя не узнать!
- А ты совсем не изменился. Всё такой же рассеянный, невнятный тюфяк. Не вставай! Я сейчас все равно выхожу.
- Как? Зачем? Может вместе…
- А ты нахал, однако. Хотя, почему бы и нет.
Они вынырнули из метро. На улице было темно.
- А где это мы?
- Что, испугался? Сейчас сядем на электричку – час и дома. Я в Монино живу, а работаю в Москве – так дешевле. Хотя… Ладно, не будем о плохом. Как ты то?
- Примерно так же. Разве что в Москве живу,- не скрывая гордости, сказал Вик.

Электричка медленно подкатила к монинскому перрону. Они вышли. Перешли железнодорожные пути, свернули в темную подворотню, а затем в подъезд.
- Лифт не работает. Этаж последний – сил хватит?
Поднялись с огромным трудом. Звонок соловьиной трелью разнесся по площадке. Заскрипели механизмы многочисленный замков и запоров.
- Маша, это я…

Часть седьмая.
Дверь открылась

- … а тут Вы. Вот и все.
- Ой, милок, горазд же ты брехать: из сомой МОСКВЫ, да на ДИЗЕЛЕ, ой, уморил сторуху. Довно я так не росходилась.
- А что смешного – то?
- Баб, а баб, а Москва-то далеко? – затарахтела Парашка.
- Послушай старую, внучок. Никому больше этого не россказывай, а если кто чево спросить, скажи так мол, и так из Пуксинки на сонях с дедом Никодимом вчерась приехал к бабке Глаше погостить, оглядеться, дух перевести…
-Ну почему?
- Да потому, дурья голова,- рассердилась бабка Глаша, - дизель уж, поди, лет сорок на розъезд не ходок, а из Москвы пешком две сотни верст даже ты не осилишь. Вот то-то, кумекай тепереча.
- Не может этого быть!
- Не веришь че ли? Ладно, делу время – потехе – час. Иди пока полежи, а вечерком в клуб сходим – телевизер поглядим, народу покажешься, а дальше видно будет.

У деревенского очага культуры собралась вся деревня. Посреди прокуренного зала тарахтел «КВН». В его огромном экране-линзе прыгали искалеченные увеличением фигурки. Старухи, протирая запотевшие очки, бурно обсуждали «сромоту». Мужики, в огромных тулупах, пропахших навозом, сплевывая сквозь редкие металлические зубы-протезы, желтую от никотина слюну, разливали мутный первач и молча проглатывали.
- Виктор, а правда, что в Пуксинке свет тепереча постоянно доют? – Протараторил небритый детина лет сорока.
Бабкина легенда дала осечку. Вик почесал затылок.
- Ну, как сказать…. Конечно, можно сказать и так, но учитывая, что не каждый день.
- Так я думал! Чистой воды брехня. А ты чё там с бабами-то, иди к нам – выпей,
Вик поднялся со стула, толпа мужиков зашумела. На стол был водружен еще один стакан с мутноватой жидкостью. Одним глотком не получилось. Грубоватый смешок одного был подхвачен всеми оставшимися. Стало как-то неуютно. Вторая попытка была защитана. Вик достал сигарету.
- Ничё себе. Дай попробовать… У… - сигарета пошла по кругу. – Это чё у вас всем токие доют или поблату.
- По блату.
- Так я и думал…
Фильм закончился, бабы повскакивали с мест, мужики посеменили за ними. Свет моргнул, затем еще раз. Все дружно принялись зажигать засаженные керосинки. После третьего сигнала лампочка под потолком больше не зажглась. Общее «БЛЯ» расставило все точки над «I».

- А что, по-твоему, Главное?
- Ну не знаю… семья, дети, здоровье, любимая работа, наконец!
- Ха! Семья, дети – глупо все это. Ну, какая семья без собственной квартиры, обстановки. А дети! Плодить нищету? Здоровье… за вшивый анализ и то полтинник!
- Ну, если так рассуждать, то и жить-то совсем не стоит.
- Ой, не грузи! Давай лучше выпьем, где-то у меня бутылочка заначена была.
С непривычки у Вика закружилась голова, язык почему-то потяжелел, а руки перестали слушаться.
- Фёкла, а ты вышла бы за меня замуж? Ну, ели б у меня конечно были деньги?
- У… этому столу больше не наливать. Ты что раньше не пил?
- Нет! Но не в этом дело. Ответь мне…
- Бред какой-то! Нет, конечно! Ты подумал… ой, умора… да я тебя окликнула только потому, что дом вспомнила, тоскливо на душе как-то стало. А вообще ты мне никогда не нравился. Ведь ты ботаном был им и подохнешь. А я люблю парней красивых, накаченных, с большим…
- Умом?
- Умом? А ум то тут причем. Главное, чтобы все работало.
- Смешная ты.
- Ладно, хватит полуночничать, спать пора.

… а на утро ужасно болела голова. Вик с трудом открыл глаза: за окном ярко светило солнце, пели последние осенние птицы, часы отсчитывали что-то после двух,
- Проспал! Лекции проспал!
Шаря рукой под диваном, он нащупал трусы. Как ошпаренный, судорожными руками, Вик ощупал каждый сантиметр своего тела. Как угорелый, он натянул на себя одежду и выскочил в коридор. От былого похмелья не осталось и следа. Под телефоном нашел записку, из которой стало понятно, что в квартире он один. Включив чайник, Вик сел на стул. В голову лезла какая-то билеберда. На чем-нибудь определенном сосредоточиться не удалось. Свисток вернул его на землю. Дрожащими руками он налил кипяток в чашку и поднес её ко рту. Жидкость обожгла губы и горло, кружка вылетела из рук и разбилась в дребезги.
- К счастью! – Пронеслось в голове.
Он собрал осколки, отряхнулся и чтобы больше ничего не разбить, вышел, захлопнув дверь.
Ноги сами несли его на вокзал, как будто всю свою жизнь ходили только этим маршрутом. Путь до Москвы и вовсе не отложился в памяти.

В углу что – то зашевелилось, зашуршало, Морфей предпочёл откланяться и вознесся на Олимп.


ЗЫ На этом все)) Чем все закончилось - я не помню))

Спасибо огромное) Пища для ума... Ваша бессонница перекочевала в мое утро)

Писатель однако!!!!!!!!!!!!!!!!:clapping:

вау... это ты сам пишешь такое чудо?
если ты не против я скапирую к себе на копьютер все части от сюда...

не хочется коментировать,чтоб не сбить с хода твои мысли.поэтому скажу,что я в восторге.у тебя замечательно подвешен язык)

peter_2006, Спасибо!)

I-Limonka, Нет, совсем не против))

это_мое_лето, когда-то был, сейчас писать совсем не тянет))